Уральские сказы — III - Бажов Павел Петрович (книги онлайн полностью txt) 📗
— Верно, Тонюшка, сказываешь. Так, так… — Вскоре, однако, потянула на свое: — А печь видеть — это беспременно к печали… Помяни мое слово. И печь-то долгая-предолгая… Конца-краю ей не видно…
Люк сверху открылся, торопливо стал спускаться Бурый. Плотно закрыв за собой западню, зашипел на жену:
— Говорил тебе, — гости особые, а она расселась, сны с мамонькой распутывает! Пока уха варится, закусочку бы подала. Да получше, смотри! Из запертого шкапчика на погребице возьми две коробки. Грибочков тоже, огурчиков. Чтоб, значит, по-хорошему. Да переваливайся поживее, а то люди томятся.
— Ох ты, господи! — вздохнула Антонина и стала «переваливаться» — сначала за ключом от шкапчика, потом вышла на погребицу.
— Ну, скоро у вас? — спросил Бурый у Фаины.
— Не задержим, не беспокойся, — ответила та и в свою очередь спросила: — Который высокий-то… в кожаной фуражке… Его как зовут?
— Не знаю, — небрежно ответил Бурый, потом добавил: — Все слышу: товарищ Преснецов да товарищ Преснецов… По-другому не зовут… Партийный, надо полагать… А тебе что? Зачем понадобилось?
— Думала, — знакомый какой, — раз Антонина Архиповна с ним разговаривала…
— Разговаривала? Где? — явно встревожился Бурый.
— Петюнька сказывал… Из окошка будто…
Дальше Бурый не мог слушать. Он выбежал из кухни, сильно хлопнув дверью.
— Будет теперь разговор, — сказала Фаина матери, на что та с укором отозвалась:
— И чего ты, Фая, встреваешь в это дело… Пусть их живут, как им надо.
— Нельзя, мамонька, не встревать… Вижу, что тут какой-то обман советской власти подстраивают… А мне что? В стороне стоять да поглядывать?
У меня, поди-ка, Вася за эту власть голову положил, да и нам с тобой она не чужая.
— Молчи-ка ты, — кивнула Антоновна на старуху.
— Не до нас ей, — успокоила Фаина, — свою долгую печь видит. Что-то у них разговор затянулся. Пойти послушать. — И Фаина, захватив таз с рыбьей требухой, выскользнула во двор. Там увидела у погребицы мирно разговаривающих хозяев и услышала последний наказ Бурого:
— Ты виду не подавай, что знаешь… Будто отродясь не видала.
— То же и он говорил, — ответила Антонина и нарочито громко проговорила: — Ишь, вылетела подслушать, о чем хозяева беседуют. Житья мне не стало от роденьки-то твоей. Давеча вон их мозгленок успел подглядеть, как я с Филей перемолвилась. Прямо в гроб меня скоро загонят.
«Дай-то бог», — подумал Бурый, но вслух сказал совсем другое:
— Христос терпел и нам велел. Не прогонишь ведь по родственному положению. — Обратившись к Фаине, Бурый строго приказал: — Без зову вверх не показывайся, а подавать станешь, не застаивайся.
— Какой мне в том интерес? — ответила Фаина.
— Кто тебя знает… На что-то вон спрашивала, как приезжего зовут.
— Полюбопытствовала, не старый ли знакомец какой.
— А хоть бы и так… Не твое дело нос совать. Помни это.
— Буду помнить, Евстигней Федорыч! Хозяйское одно, наше другое. — И мысленно обругала себя: «Дурой была, что им подсказала. Теперь легче спеться».
Однако тут же утешила себя:
«Все равно, вижу теперь, что тот этому пара. Тоже, видно, деревенский кулачище, только уж в город пробрался и к большому делу прилипает. Как вот отлепить такого?»
С этим вопросом Фаина не расставалась весь вечер, а он выдался хлопотливым. Антонина Архиповна после разговора с мужем проявляла необыкновенную энергию. Она вытащила самую лучшую посуду, придирчиво требовала, чтоб все было «собрано, как при тятеньке», посылала Фаину в огород за укропом и тмином и даже обратила внимание на лапти Фаины.
— Ты бы ботинки надела для такого случаю.
— Нету у меня, — угрюмо ответила та.
— Мои старенькие надень, — милостиво разрешила хозяйка, но Фаина сдерзила:
— На лапти, что ли, твои-то надевать? Иначе спадут.
В других условиях это вызвало бы целую бурю, но теперь хозяйка только поджала губы:
— Вон что! Ей добром, а она зубы скалит!
Поднимаясь не один раз вверх, Фаина больше всего следила за приезжим, которого назвала про себя щукой, видела, конечно, и других, но они ей казались менее интересными: «старый барин» быстро опьянел и чаще прежнего мотал головой и говорил одно и то же:
— Приятно это, а? Этакая отзывчивость, а? в деревне, а?
«Немец» большого усердия к напиткам не проявлял, но сильно налегал на еду. Ему, видно, нравилось, как «собран стол». С большим аппетитом ел уху, а когда Фаина, сменив тарелки, подала на большом блюде разварную стерлядь, «немец» даже встал и раскланялся с хозяйкой.
— Благодарю вас, хозяюшка! В московских ресторанах и то такое блюдо редко увидишь.
Антонина старалась молчать, лишь изредка повторяла;
— Не обессудьте, гостеньки дорогие, на нашем деревенском угощении. Это приводило в восторг старика, и он бормотал:
— Деревенское, а? Выпьем за хозяйку, а?
Бурый сидел рядом со стариком и усердно подливал ему в рюмку. Щука держался как-то в стороне, словно хотел показать свое невысокое служебное положение и каждый раз, принимая рюмку, вставал и кланялся инженерам: — Будьте здоровы, Платон Андреич! Будьте здоровы, Валентин Макарыч! — Заметно было, что он «сторожится». Бурый не раз укорял, что он не допивает, а уносившая посуду Фаина заметила, что остатки в его тарелке сильно пахнут водкой.
— Боится, видно, напиться — выливает, — отметила она.
Заметно «сторожился» и Бурый.
— Не снюхались еще. Боятся один другого, — решила Фаина.
Из отрывков разговора, который ей удалось слышать, Фаина поняла, что строительство будет большое, в пяти километрах от Нагорья, а Бурый старался доказать, что надо строиться тут, рядом с Нагорьем.
«Немец», которому надоели разглагольствования Бурого, даже сказал:
— Вы, любезнейший хозяин, просто не понимаете, какое это будет строительство. Для него нужна очень большая строительная площадка.
Бурый все-таки понимал «площадку» по-своему и обещал завтра показать сколько угодно «площадок» под самой деревней и «на ладошку выложить» все неудобства строительства в намеченном месте.
— Сами увидите, что там вовсе и строиться нельзя, — уверял он.
Засиделись чуть не до рассвета. Было уже светло, когда Фаина, перемыв посуду, пошла к себе в малуху. Ее удивило, что калитка не заперта засовом. Выглянув, она увидела вдали на спуске к реке Бурого и Щуку.
«Спелись, ироды! — подумала Фаина. — Как бы им руки-то отшибить?»
С этим вопросом она и ушла в малуху, но уснуть долго не могла, слышала, как вернувшийся с берега Бурый уговаривался с гостем.
— Лошадку-то, думаю, не рано понадобится запрягать?
— Куда там рано. Наш Платоша наверняка к полдню раскачается. Ты его завтра не подпаивай. Неловко в город пьяного везти да еще на моторке. — Все-таки начальство. — говорил гость.
— Ладно. Скажу, что достать не мог. Малость-то, конечно, будет.
При расставании Бурый проговорил:
— Будем, значит, в знакомстве, Филипп Кузьмич.
— Свой своему поневоле друг, Евстигней Федорыч, — ответил приезжий.
Фаине дело представлялось гораздо хуже, чем было. Она не знала, что вся эта тройка в сущности не имела никаких полномочий, и приезд был скорей увеселительной прогулкой. На деле руководители намечавшегося строительства еще не приехали в город, но просили Горсовет подготовить помещение для конторы и чертежной. Горсовет и поручил это бывшему городскому архитектору. Все знали, что старик, схоронив на одном месяце сына и жену, сильно опустился, но знали и то, что большая часть лучших городских зданий строена им, и продолжали ценить его вкус и строительные навыки. Помнили также честную и самоотверженную работу старого архитектора, когда надо было исправлять повреждения, нанесенные городу колчаковцами.
Валентин Макарыч Мусляков вовсе не был инженером. Он был только чертежником-практиком «с острым глазом и быстрой рукой». Культуру он понимал, главным образом, в галстуках, покрое платья и так называемых манерах. Его отчужденность объяснялась обидой, как это его, «урожденного столичного человека, запятили в какую-то глушь», откуда он надеялся, впрочем, скоро вырваться.
